V. ОБЩЕСТВЕННЫЙ ПОДЪЕМ В КОНЦЕ ЦАРСТВОВАНИЯ НИКОЛАЯ І

Пётр Бицилли

web | У истоков русской общественной мысли

Всякая периодизация по необходимости условна. Ничто не падает внезапно с неба на землю: все "новое" уже задано в "старом", ничто не отмирает целиком, а оставляет надолго свои следы, будь это традицией, или просто рутиной, слепой привычкой; уже само распределение общества по поколениям условно: люди ведь рождаются и умирают по одиночке чуть ли не ежедневно, а не в определенные годы через известные промежутки времени. И все-таки обойтись без периодизации невозможно: есть в истории моменты "мутаций", когда то, что таилось, может быть, издавна где-то на дне вдруг всплывает наружу, становится очевидным, неоспоримым фактом. Одним из моментов таких мутаций в истории России был конец "замечательного десятилетия" - сороковых годов - и новое десятилетие, в особенности 1853-[18]55 годы, годы Крымской войны.

Это было время прежде всего мутаций в области социальной структуры. Николай I придавал большое значение началу "законности", что он считал необходимым для соблюдения порядка, а тем самым - обеспечению неприкосновенности самодержавия. Он поручил Сперанскому завершить работу, начатую еще екатерининской комиссией, но так и не законченную, - составления нового Свода законов, что и было выполнено. Вообще же под законностью Николай I понимал прежде всего улучшение административного аппарата, расширение его полномочий так, чтобы администрация могла "наводить порядок" во всех сферах житейских отношений. Кроме того, выполняя свою роль "жандарма Европы" и ведя последовательную империалистическую политику, Николай I сознавал необходимость принятия мер для экономического прогресса России, что и было сделано в его правлении. Улучшение и расширение административного аппарата, а тем самым возрастание спроса на чиновников, приходились на время, когда, как было уже сказано, более или менее просвещенные люди из кадров высшего и средневысшего дворянства отказывались от государственной службы. Их пришлось заменить людьми низших категорий, вынужденных искать службы для заработка - среднего и низшего дворянства и "разночинцев", "мещан", "поповичей" и т.д., причем, само собой невозможно было удовлетворяться назначением на службу людeй типа гоголевских Сквозник-Дмухановского или Земляники. Отсюда - численный рост "казеннокоштных" студентов, а тем самым, расширение слоя "разночинной" интеллигенции.

Это - во-первых. Во-вторых, экономический прогресс обусловил ряд перемен в положении крепостного крестьянства. Уже давно рост населения был причиной обеднения крестьянства, так как земельные участки, которыми пользовались крестьянские семейства, становились недостаточными для их содержания, чем и объясняются столь частые побеги крестьян. Рост крепостного населения был, конечно, невыгоден и для самих помещиков. В силу этого они пользовались увеличением спроса на "рабочую руку", отдавая своих крестьян "в наем" фабрикантам и заводчикам, что само собой только укрепляло в крестьянской среде сознание устарелости, абсурдности крепостного режима и служило причиной все возрастающего недовольства своим положением, выражавшегося во все более частых крестьянских мятежах.

В крупных поместьях хозяева нередко уделяют внимание повышению производительности крестьянского труда, упорядочению способов обработки земли, или индустриального производства. В таких поместьях вводился настоящий бюрократический режим, создавался административный аппарат, пополнявшийся из тех же социальных кругов - "дворовых людей", крестьян, получивших необходимую образовательную подготовку. Так, наряду с "зефирами и амурами", возникает новая категория, так сказать, "крепостной верхушки", крепостная бюрократия, входившие в которую были, конечно, для помещика много нужнее "зефиров и амуров", находились в сравнительно привилегированном положении и все же - оставались рабами. Из этой среды вышел известный ученый и государственной деятель, человек близкий и к придворным кругам, A. B. Никитенко. Отец его был управляющим имениями своего хозяина, богача, графа Шереметева - сам весьма состоятельный человек. Никитенко уже в ранней молодости привлек к себе внимание людей, знавших его, из кругов дворянской интеллигенции, своими способностями. Но, окончив гимназию, он долгое время должен был добиваться права поступления в университет: он был крепостным и лишь с большим трудом, при содействии нескольких влиятельных людей, успел получить отпускную. Мало того: и тогда, когда он "вышел в люди", стал уже "своим человеком" в "высшем обществе", овдовевшая мать его все еще была крепостной графа Шереметева, и опять-таки понадобилось долго хлопотать об ее освобождении. Понятно, почему в записках и дневниках его попадаются строки, где он говорит об угнетающем его сознании своего "плебейства". Аналогична судьба знаменитого актера Щепкина, великого украинского поэта Шевченко. И это - не исключительные случаи. Немало отпускаемых помещиками на "отхожие промыслы" наживались, получали образование, откупались на свободу и в иных случаях вступали в ряды интеллигенции.

Так значительно увеличился численный состав интеллигенции, а вместе с этим изменилась духовная атмосфера, возник своего рода классовый антагонизм в рядах самой интеллигенции, разумеется, ничего общего не имеющий с тем, который проявлялся ранее на почве столкновения практических, материальных интересов и домогательств между привилегированным сословием и зависимыми от него людьми, антагонизм, обусловленный различными "impodérаbles", духовной отчужденностью "господ" и "бывших плебеев", приводивший к их взаимному непониманию, к настоящим недоразумениям, о чем речь будет ниже.

Уже было сказано о явной произвольности разрезывания исторического процесса на столетия, а затем и на десятилетия. "Шестидесятые годы" во многих отношениях ведут свое начало с конца "сороковых годов". Перемены в общественной структуре сказались в эволюции кружков. Наряду с дворянскими кружками, сохранившими тогда и позже свой прежний вид, продолжавшими оставаться в "дворянских гнездах" (Премухино Бакуниных, Абрамцево Аксаковых, в Москве - "салон" Авдотьи Петровны Елагиной, матери по первому мужу братьев Киреевских), возникают новые, значительно более численные, в которых объединялись люди независимо от их родственных или приятельских отношений, а в силу общности убеждений, умственных интересов, по большей части - "разночинцы" или из среднего и низшего дворянства. Самым значительным из новых кружков был так называемый (по имени одного из руководителей в нем Буташевича-Петрашевского) "кружок петрашевцев". В нем участвовало более 60-ти человек, преимущественно из средней и низшей буржуазии, низшего дворянства, учителя, лекари, чиновники, студенты, офицеры; между ними Достоевский - офицер военно-инженерной части, уже, благодаря Белинскому, прославившийся своей повестью Бедные люди, где в первый раз был выведен в качестве "положительного типа" разночинный интеллигент-самоучка и где люди той же среды услышали ноты социального протеста. На своих собраниях "петрашевцы" занимались чтением французских социалистов-утопистов, Сен-Симона, Кабе, Пьера Леру, Фурье, рассуждали на затрагиваемые там темы, отдавались мечтам о "золотом веке", который имеет наступить в будущем. Самый влиятельный из петрашевцев, Спешнев, высказывал мнение о необходимости преобразовать кружок в тайное общество для подготовки к возможной социальной революции. Однако, ничего в этом направлении петрашевцами сделано не было. Тем не менее кружок был взят под подозрение тайной полицией, все участники его были арестованы, присуждены одни к ссылке, другие, в том числе Достоевский за то, что не донес на своих сотоварищей, - к смертной казни, и лишь после того, как приговоренные были уже выведены на эшафот и ждали расстрела, им было объявлено "помилование" - замена смертной казни ссылкой в Сибирь на каторгу.

Почти одновременно с процессом петрашевцев (1848 г.) произошло еще одно событие не меньшего значения как симптом духа новой поры - ответ Белинского на Выбранные места из переписки с друзьями Гоголя (вышедшие в свет в 1847 г.). Гоголь, ценившийся до сих пор прежде всего как несравненный, не имевший в этом отношении предшественников, сатирик русской обывательщины, безобразий административного аппарата - только с этой точки зрения расценивал его Белинский - в Выбранных местах словно бы изменил себе самому, явил себя апологетом николаевской России. Белинского это потрясло. Из-за границы, где он был тогда, он написал письмо Гоголю, в котором обрушился на него со всей ему свойственной неистовостью ("неистовый Виссарион", так ведь звали его друзья, заимствуя этот эпитет от Ариосто, Orlando Furioso). Письмо было предназначено не для одного Гоголя. Опубликовать его в печати было, конечно, немыслимо, но Белинский пустил его в общество в рукописи. Во множестве списков оно разошлось по всей России. "Нет ни одного учителя гимназии в губернских городах, - свидетельствует в письме к отцу Иван Аксаков, объезжавший в то время провинции, - который не знал бы наизусть письма Белинского к Гоголю...". "Я не в состоянии, - говорит Белинский, обращаясь к Гоголю, - дать вам ни малейшего понятия о том негодовании, которое возбудила ваша книга во всех благородных сердцах, ни о тех воплях дикой радости, которые издали при появлении ее все враги ваши...". В Выбранных местах Гоголь развивал мысль, что Россия может возродиться, оставаясь на прежних устоях, при условии, если руководители русской жизни, представители власти, дворянство, проникнутся верой в Бога и тем и сами возродятся морально. Это-то и возмущало Белинского. Он доказывает Гоголю, что его трактат - следствие его, Гоголя, оторванности от жизни, в сущности - незнания России. "Поэтому, - продолжает он, - вы и не заметили, что Россия видит свое спасение не в милицизме, не в аскетизме, не в пиетизме, а в успехах цивилизации, просвещения, гуманности. Ей нужны не проповеди (...), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства, столько веков потерянного в грязи и соре, права и законы, сообразные не с учением Церкви, а со здравым смыслом и справедливостью (...). Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия, панегирист татарских нравов - что вы делаете? Взгляните себе под ноги, ведь вы стоите над бездною... Что вы подобное учение опираете на православную Церковь, это я еще понимаю; она всегда была опорою кнута и угодницей деспотизма, но Христа-то зачем вы примешали тут? Что вы нашли общего между ним и какою-нибудь, тем болee православною Церковью? Он первый возвестил людям учение свободы, равенства и братства (...) Церковь же явилась иерархией, стало быть, поборницей неравенства, льстецом власти, врагом и гонительницею братства между людьми (...). Не буду распространяться о вашем дифирамбе любовной связи русского народа с его владыками. Скажу прямо: этот дифирамб ни в ком не встретил сочувствия и уронил вас в глазах даже людей в других отношениях очень близких к вам по их направлению (...). И публика тут права: она видит в русских писателях своих единственных вождей, защитников и спасителей от русского самодержавия, православия и народности...".

Я привел лишь некоторые наиболее характерные для Белинского и людей его времени выдержки из его письма. И показательно, что "славянофил" Иван Аксаков, как это видно из письма к отцу, как будто всецело соглашается с Белинским и с его почитателями: "Мы Белинскому обязаны своим спасением, - говорят мне везде молодые, честные люди в провинции. И в самом деле, в провинции вы можете видеть два класса людей: с одной стороны, взяточников (...), помещиков, презирающих идеологов, привязанных к своему барскому достоинству и крепостному праву, вообще довольно гнусных. Вы отворачиваетесь от них, обращаетесь к другой стороне, где видите людей молодых, честных, возмущающихся злом и гнетом, поборников эмансипации и всякого простора, с идеями гуманными. Если вам нужно честного человека, способного сострадать болезням и несчастьям угнетенных, честного доктора, честного следователя, который полез бы на борьбу, ищите таковых в провинции между последователями Белинского".

Это письмо Ив. Аксакова исключительно важно. Во-первых, оно является еще одним подтверждением правоты Герцена, видевшего в своих врагах - друзей (nos ennemis - les amis - также его формула), во-вторых, оно свидетельствует о том, что "интеллигенция" стала тогда уже реальной, значительной по своему размеру величиной, определенной общественной категорией, которой единство, целостность обуславливалась общностью духовной устремленности.

© Пётр Бицилли
© Галина Петкова - публикация, редакция и комментарий
=============================
© Электронное издательство LiterNet, 09.09.2005
Пётр Бицилли. У истоков русской общественной мысли. Варна: LiterNet, 2005