III. ГОСУДАРСТВО И ОБЩЕСТВО ПОСЛЕ 14 ДЕКАБРЯ 1825 Г.

Пётр Бицилли

web | У истоков русской общественной мысли

Разгром декабристов положил на долгое время конец тому, что зовется общественным движением в точном смысле слова. В отдельной части своих воспоминаний, озаглавленной Земли, земли!, Короленко говорит, что к Александру III, более чем к кому-либо другому из Романовых, применимы слова из драмы Алексея Толстого:

От юных лет напуганный крамолой,
Всю жизнь свою боялся мнимых смут
И подавил измученную землю.

Но они в неменьшей степени применимы и к Николаю I. После 14 декабря правительство и общество очутились в состоянии паники: правительство - под впечатлением "крамолы", общество - расправы с декабристами. Реакционная политика проводилась Николаем последовательнее, "рациональнее", нежели Александром I. Общество было поставлено целиком под строгий, непрерывный надзор при помощи правильно, "разумно" организованного "аппарата", возглавляемого "Третьим отделением собственной Его Величества канцелярии", которой были подчинены политическая полиция, жандармские части и тайные агенты и которая была независима от Министерства внутренних дел. Административным преследованиям подвергались не только люди, как-нибудь проявившие себя оппозиционно, но и просто "неблагонадежные". При таких условиях общество было обречено на молчание и бездействие. Между обществом и правительством создался полный разрыв. Сколько-нибудь сознательный человек ранее считал своим долгом служить отечеству. Это предписывалось и уставом "Союза благоденствия". Правда, вскоре наступило разочарование. "Поди-ка, послужи", - советует Фамусов Чацкому. "Служить бы рад, прислуживаться тошно", - отвечает Чацкий. Чаадаев, которого некоторые исследователи считают, хотя бы отчасти, прототипом Чацкого, который по словам Пушкина "в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес", у себя на родине, "взлелеянный на службе царской", стал "офицером гусарским", прослужил лишь короткое время. Однако, многие из декабристов в этом не были согласны с ним, в их числе и сам Грибоедов. Но во время Николая I, как свидетельствует Толстой, всякий уважающий себя человек считал для себя унизительным находиться на государственной службе. С точки зрения своей структуры общество, как целостная величина, исчезло. Более или менее широкие общественные организации уступили место так называемым "кружкам", подобным "салонам" во Франции XVIIІ-гo в., но все же значительно отличающимся от них. "Салоны" были клетками одного целостного организма, "общества", "république des lettres", гнездами "общественного мнения", связанными между собой путем постоянной, правильно организованной корреспонденции, публикации рукописных газет, памфлетов и т. под. Для русских "кружков" времени Николая I это было невозможно, недопустимо. Связи между кружками были лишь частичными, случайными, благодаря родственным или дружественным отношениям отдельных участников различных кружков. Создавшаяся, как мы видели, уже во второй половине XVIII века потребность культурных людей в общении между собой обусловила образование целого ряда "кружков". Главное место в этом отношении принадлежит Москве, которая представляла собой, так сказать, центр объединения "дворянских гнезд". А кроме того Московский университет, несмотря на строжайший надзор над профессорами и студентами, все же успел так или иначе служить делу культурного развития студенчества.

Лишенная возможности выполнять то, что она считала своим нравственным долгом, "служить" без "прислуживания", оторванная от реальной жизни, интеллигенция уже в силу этого сосредоточивает свое внимание на проблемах, относящихся к области духовной культуры. Кроме того, надо учесть и то, что в ту пору всюду пускают свои корни учения представителей немецкой идеалистической философии, в особенности - Гегеля и Шеллинга. Ранние поколения русской интеллигенции были, говоря вообще, лишь слабо затронуты ими. Декабристы, почти все, были "просвещенцами", как и Пушкин. Их духовными руководителями были Вольтер, Руссо, Мабли, Монтескье. Однако, уже в начале двадцатых годов в Москве образовался так называемый "кружок любомудров" [из] молодых людей из среды средневысшего дворянства, увлекавшихся учениями Канта, Фихте, Шеллинга. В него вошли даровитый, рано умерший поэт-философ Веневитинов, Влад. Одоевский, известный в свое время автор рассказов мистическо-философского характера, Иван Киреевский, впоследствии значительнейший по глубине своей мысли представитель славянофильства, Кошелев, также один из наиболее видных славянофилов, и еще несколько молодых людей. Это были "архивные юноши" (юмористическое название, данное им Пушкиным), т.е. чиновники в архиве Министерства иностранных дел. Кроме них - несколько еще более молодых людей, студентов Московского университета. "Кружок любомудров" был чем-то вроде признанного легальным общества. После восстания декабристов он, как таковой, закрылся: власти подозревали участников его в "якобинстве". Впрочем, тайно он продолжал существовать.

Так началось движение, относимое условно к "сороковым годам". Уже в начале тридцатых годов увлечение философией охватывает все более широкие круги молодых поколений. Современники отмечают роль, сыгранную в этом профессором Павловым. Философия была подвергнута особо строгому надзору еще при Александре I. Преподавание вообще всех наук должно было вестись в согласии с догматами православной веры и в подкрепление им. Даже математикой требовалось обосновывать истины христианства. В 1826 г. философия была запрещена. Николай I считал, что рассуждать, мыслить не дело его подчиненных, ибо это приводит к "якобинскому" вольнодумству. Однако находились профессора, ухитрившиеся обходить это запрещение. Как вспоминал Герцен, Павлов, читавший собственно лекции по естествоведению, начинал свой курс вопросом: "Что такое природа?" - и затем переходил к изложению метафизики Шеллинга. Так, по примеру "любомудров" образовался студенческий философский кружок, вначале руководимый Станкевичем, человеком обаятельных душевных качеств и, судя по отзывам знавших его, гениального ума: он не успел ничего создать, скончавшись в ранней молодости. В этом кружке - он продолжал существовать и после отъезда Станкевича за границу, где он и умер - участвовали Белинский, сыновья Сергея Тримофеевича Аксакова: Константин и Иван, Михаил Бакунин. Здесь изучались и толковались учения Шеллинга и Гегеля. Одновременно возник еще один студенческий кружок - Герцена и Огарева, где наряду с гегельянством в центре интересов были учения французских социалистов-утопистов. Подобные кружки возникали и в других университетских городах: несколько позже образовался один из самых значительных, как свидетельство о духе того времени, кружок в Тверской губернии, в имении Бакуниных - Премухине. Здесь руководящую роль играли братья Бакунины: Михаил - до своего отъезда за границу, Павел, Александр; к нему примыкали часто гостившие в Премухине Белинский, Иван Сергеевич Тургенев.

Стоит прочесть Былое и думы Герцена, Замечательное десятилетие Анненкова, письма Станкевича, переписку Мих[аила] Бакунина с его братьями и сестрами, чтобы увидеть, что эти кружки были настоящими религиозными общинами одной церкви, объединявшей исповедников идеалистической философии, для которых идеи Шеллинга, а впоследствии и Гегеля, были догматами веры, определявшей их поведение во всех сферах жизни. Исходная точка учения Шеллинга, идея тождества - материи и духа, частного и общего - понималась так, что во всех житейских мелочах так или иначе проявляется причастность человека к Всеединству, а значит его ответственность перед Космосом, что все его впечатления, переживания имеют смысл, который надлежит уразуметь, что приводило к упорному, нередко мучительному, болезненному самоанализу, ковырянию в своей душе, "Grübelei" и чем обуславливался крайний фанатизм, ригоризм, нетерпимость ко всему, что понималось как несогласное с воспринятыми истинами, еретическое. Идея тождества, а значит абсолютной целостности, неделимости личности и individuum-а приводила к заключению, что мнения, убеждения выявляют характер личности или во всяком случае воздействуют на него во всех отношениях, обуславливают все ее стремления, ее поступки, - в силу чего расхождения между "верующими" по чисто теоретическим, абстрактным вопросам нередко нарушали дружеские связи между ними; в силу чего также достаточно было кому-либо убедиться, что он ошибался в понимании какого-либо тезиса "отцов" своей церкви, чтобы он терзался угрызениями совести. Известна душевная трагедия, пережитая Белинским, при его переходе от "правого" к "левому" гегельянству. Белинский Гегеля не читал, не зная немецкого языка. С Гегелем его ознакомил Бакунин тогда, когда и сам он примыкал к "правому" гегельянству - в своем собственном понимании. Тезис Гегеля "все действительное - разумно", а под "действительным" Гегель подразумевал все то, что служит проявлениями "имманентного развития абсолютного духа, отбрасывая все остальное, случайное", все, что не диктуется жизненной необходимостью, - для Бакунина означал: - "все существующее разумно". А раз так, ничто "существующее" не подлежит критике, не может быть отвергаемо, что и привело его на время к приятию, оправданию русской действительности. Послушный ученик Бакунина, Белинский начал свою публицистическую деятельность статьей: Бородинская годовщина, где восхвалял николаевский режим. Когда же вскоре он сообразил какой промах он сделал, он впал в отчаяние и всю жизнь не мог себе простить его. Этот же ригоризм, фанатизм, максимализм, свойственный русской интеллигенции вообще на всех этапах ее развития, сказывался с особой силой в то время и у тех ее представителей, которые были затронуты идейными влияниями, исходившими и от других источников. Так Герцен уже в ранней молодости порвал с идеализмом, стал исповедником идеологий позитивистическо, материалистического характера. Однажды он вел беседу со своим другом Грановским - одним из самых значительных по своему моральному и умственному влиянию на молодежь (Грановский был профессором истории в Московском университете) "людей сороковых годов", и Грановский признался ему, что, будучи во многом его единомышленником, он все же не разделяет его философских взглядов, что он не может отрешиться от веры в христианского Бога. Для Герцена это было тяжким моральным ударом: он продолжал любить Грановского, высоко ценить его и все же он понял, что дружеская связь их длиться более не может.

© Пётр Бицилли
© Галина Петкова - публикация, редакция и комментарий
=============================
© Электронное издательство LiterNet, 01.09.2005
Пётр Бицилли. У истоков русской общественной мысли. Варна: LiterNet, 2005