XIII. ОБЩЕСТВЕННОЕ ДВИЖЕНИЕ В НАЧАЛЕ ЦАРСТВОВАНИЯ НИКОЛАЯ II

Пётр Бицилли

web | У истоков русской общественной мысли

В приведенных только что словах Пeтрункевича¹ есть некоторая неточность. Нельзя сказать, чтобы смерть Александра III не произвела никакого впечатления. Напротив, она всколыхнула умы. Земцы решили использовать процедуру поднесения поздравительных адресов новому царю, чтобы вступить с ним в переговоры и убедить его в необходимости перемены во внутренней политике. Правда, подавляющее большинство адресов было составлено в до крайней степени умеренном тоне. Здесь сказалось и влияние долголетнего пребывания в состоянии вынужденной летаргии, а также и то, что в силу выборов в земские управы под надзором административных властей в большинстве земств перевес принадлежал деятелям правого лагеря. Все же почти во всех адресах высказывались пожелания о восстановлении доверия власти к обществу, об ограничении административного произвола, о дозволении земцам обращаться к царю со своими мнениями относительно удовлетворения нужд народа и т. под. Но в двух адресах - Черниговского и Тверского земств - был, хоть и весьма осторожно, затронут вопрос о переходе от самодержавного режима к конституционному. С этой точки зрения, особого внимания заслуживает адрес Тверского земства. Центром общественной деятельности в Тверской губернии было все еще Премухино, усадьба Бакуниных. Благодаря им, здесь создалась известная духовная традиция, бывшая в силе в кругах тамошней интеллигенции. Здесь в то время развивал свою деятельность и сам Ив. Пeтрункевич. Как и во всех остальных, и в тверском адресе не упоминается прямо о конституции (слово это было запрещенным), но царь нигде не назван в нем самодержавным, а в одном месте сказано о начале его "служения народу" - выражение, возмутившее правительственные круги. Следует привести самые важные места этого адреса: "Мы уповаем, что счастье наше будет расти и крепнуть при неуклонном исполнении закона, как со стороны народа, так и со стороны представителей власти, ибо закон, представляющий в России выражение монаршей воли, должен стать выше случайных видов отдельных представителей этой власти. Мы горячо веруем, что права отдельных лиц и права общественных учреждений будут незыблемо охраняемы. Мы ждем, Государь, возможности и права для общественных учреждений выражать свое мнение по вопросам, их касающимся, дабы до высоты престола могло достигать выражение потребностей и мысли не только администрации, но и народа русского... Мы верим, что в общении с представителями всех сословий русского народа, равно преданных престолу и отечеству, власть Вашего Величества найдет новый источник силы и залог успеха в исполнении великодушных предначертаний Вашего Императорского Величества". В своей ответной речи при приеме земцев Николай II назвал эти пожелания "бессмысленными мечтаниями" (существует предположение, что это была обмолвка: речь была составлена его воспитателем Победоносцевым; в ней было сказано не "бессмысленные", а "беспочвенные мечтания") и заявил, что будет продолжать во всем политику своего отца. Но это было именно с его стороны "бессмысленными мечтаниями". Слишком далеко зашла уже Россия по пути империализма и капитализма, чтобы было возможно сохранить "патриархальный" строй.

Городской пролетариат стал значительной социальной категорией. Стачки на фабриках и заводах били хроническим явлением и притом совсем не бессознательного, "стихийного" характера, а часто результатом пропаганды, которая велась среди рабочих и воспитывала в них классовое сознание: а то, что стачки в целом ряде случаев подавлялись полицией и войсками, приводило пролетариат к убеждению, что царь вовсе не с "народом", - как это раньше думали, - а с "господами". А так как городской пролетариат был в соприкосновении с крестьянством - в России, в отличие от Англии, в период после индустриальной революции рост города не был результатом исчезновения села, - это убеждение проникло и в крестьянские массы. Это было слишком очевидно - даже для правительства. Оно поняло, что для того, чтобы найти себе опору в "народе" недостаточно открывать церковно-приходские школы, конкурирующие с земскими, не допускать в гимназии "кухаркиных сыновей", одним словом, принимать меры к сохранению в "народе" того, что принято было считать "православным духом". Правительство двинулось по новому пути - так сказать, реакционной демагогии, используя для этого одну из частей своего административного аппарата - тайную полицию. Агенты ее вели в "черте оседлости" антисемитскую пропаганду, распространяя в народных массах убеждение, что именно евреи являются эксплуататорами народа, с целью отвлечь пролетариат, давши ему "козла отпущения", от влияний, исходящих от пропагандистов социал-демократического лагеря, чем они только способствовали укреплению классового сознания в среде рабочего класса. К тому же результату привела и так называемая "зубатовщина". Зубатов был агентом тайной полиции, по-видимому, в надежде посредством ее стать руководителем рабочего движения. С разрешения своего начальства он организовывал рабочие союзы, которым дозволялось устраивать стачки и заключать с предпринимателями коллективные договоры. Все это, впрочем, продолжалось недолго. Министр внутренних дел Плеве был против "зубатовщины", и по его настоянию Зубатов был уволен. Но "зубатовщина" не осталась без влияния на рабочие массы. Зубатов начал свою деятельность в Москве, но распространил ее и в другие фабричные города. Этим опять-таки рабочие классы были вовлечены в сознательную общественную деятельность, прониклись склонностью к усвоению социал-демократических учений.

Этим еще не ограничивалась демагогическая политика правительственных органов. Тайная полиция не была подчинена и министерству внутренних дел: она находилась в ведении "Третьего отделения собственной Его Величества Канцелярии", - в действительности, именно потому, что тайная - была фактически независимой от правительства. В том-то и состоит трагизм всякого вымирающего режима: он подпадает под власть собственных органов. Прямая обязанность тайной полиции была раскрытие конспиративных организаций при помощи своих агентов-шпионов. Пробуждение общества от летаргии в начале царствования Николая ІІ-го сказалось между прочим и в попытках возобновления террористической деятельности. Для раскрытия конспиративных организаций, подозреваемых в этом, агенты тайной полиции прибегали к обычному у подобных "аппаратов" методу - провокаторству, причем раскрытие конспиративной ячейки должно было стать не ранее выполнения заговора, в противном случае при повторном раскрытии для всех террористов, находившихся вне обеих ячеек, стало бы ясно, что единственный из конспираторов, дважды не подвергшийся аресту, и есть агент-провокатор. Деятельность знаменитого агента-провокатора Азефа слишком известна, чтобы напоминать о ней. Возобновление "красного террора" вело за собой усиление "белого", который, в свою очередь, вызывал учащение проявлений "красного". Одним словом, вся демагогическая правительственная политика создавала заколдованный круг, выбиться из которого правительство было не в состоянии.

Так своей внутренне противоречивой политикой правительство выявляло свою слабость, чем способствовало подъему энергии во всех общественных кругах. Теперь то, во что двадцать лет тому назад веровали народовольцы - неизбежное и скорое наступление революции, в начале ХХ-го века стало всеобщим убеждением, а это влекло за собой убеждение всех отдельных с точки зрения их идеологий общественных групп в необходимости для каждой из них организоваться для того, чтобы иметь возможность вести планомерную борьбу против правительства, а в случае революционного взрыва взять власть в свои руки. Первыми на этот путь выступили социал-демократы по инициативе Владимира Ильича Ульянова-Ленина. В 1895 году он успел в Самаре, где уже существовали рабочие союзы, бывшие под влиянием социал-демократических идей, объединить их в один общий "Союз борьбы за освобождение рабочего класса". "Союз" имел свои отделения и в других индустриальных центрах. Вскоре Ленин был арестован, сослан в Сибирь, оттуда скрылся за границу, где сблизился с эмигрантами-марксистами Плехановым, Верой Засулич и др. и стал издавать вместе с ними газету Искра, распространявшуюся контрабандным путем в России. К тому же времени у руководителей конституционно-либерального движения возникла идея сплотить все отдельные либерально настроенные группы в одну, так сказать федерацию, имеющую целью работать совместно для подготовки революции. Для этого они съехались в Швейцарию на конгресс. В нем участвовали Ив. Пeтрункевич, виднейшие русские ученые: П. Б. Струве, Ив. М. Гревс, С. Л. Франк, Н. А. Бердяев, П. И. Новгородцев, руководители фракции т. наз. "экономистов", наследников "чернопередельцев", Прокопович, Ек. Кускова и др. В результате сговора участников конгресса был основан "Союз освобождения", объединявший отдельные группы так, что каждая из них сохраняла свою собственную программу и свою организацию, но все обязывались действовать совместно для свержения самодержавия. И этот "Союз" имел за границей - в Штутгарте - свой орган, газету Освобождение, под редакцией П. Б. Струве, получившую в России широкое распространение. Одновременно умеренные социалисты использовали закон, согласно которому "толстые" журналы не подвергались предварительной цензуре. Так стали выходить наряду с умеренно-либеральными Вестником Европы, Русской мыслью, Северным вестником: Русское богатство, ежемесячник народников (впоследствии - партия народных социалистов), под редакцией Михайловского, К. Анненского, проф. Мякотина и Мир Божий, орган социал-демократов (хотя они не входили в редакцию).

Участие профессуры в общественно-политических движениях, в организации "Союза освобождения" не могло не отразиться и на студенчестве. Уже самый факт совместного посещения лекций делал для студентов невозможным удовлетвориться своим положением "отдельных посетителей". Студенты группировались в кружки, так называемые "землячества", из которых некоторые становились ячейками социалистических фракций. На те или иные репрессивные правительственные меры, даже вовсе не затрагивавшие университеты, студенчество реагировало забастовками, ставшими в конце XIX-го и в начале ХХ-го века хроническим явлением. Студенчество легко поддавалось внушениям, исходившим от ведших в его среде пропаганду революционных деятелей, принимало за истину, что просвещение и самодержавие несовместимы. "Долой самодержавие" было лозунгом, провозглашавшимся на постоянно устраивавшихся студенческих сходках.

Оппозиционные, противоправительственные, бунтарские или умеренно-либеральные настроения были органически связаны со стремлением все более широких общественных кругов к просвещению. В этом отношении большая работа была сделана профессорами обоих столичных университетов. Здесь нелишнее отметить аналогию между их деятельностью и той, какой отдавались "философы" XVII-гo века: Даламбер, Дидро и люди их кружка, привлекавшие к участию в Энциклопедии специалистов по отдельным отраслям знания, поощрявшие устройство в провинциальных городах "академий", научных обществ и т.д. Вывести науку из стен университетов, сделать ее доступной для каждого было задачей, которую ставили себе профессора. Доступ в университеты все еще был закрыт для женщин. В конце XIX-го века по инициативе московского профессора Герье были открыты первые Высшие женские курсы, вскоре профессор Бестужев-Рюмин добился разрешения открыть такие же курсы в Петербурге (т.наз. Бестужевские курсы), а затем подобные курсы были открыты и во всех прочих университетских городах. Тогда же, по примеру американской University extension, профессора Московского университета и несколько других общественных деятелей создали организацию, имевшую задачей сделать высшее образование доступным для лиц, проживающих в отдаленных провинциях и лишенных возможности обучаться в высших учебных заведениях. Для них издавались программы и конспекты университетских курсов, вопросники, библиографические указатели, руководства, продававшиеся, благодаря громадному спросу на них, по очень низкой цене. Кроме того, профессора отправлялись в провинцию, где читали лекции - иной раз целые циклы лекций, стараясь, насколько это было возможно, избирать темы, имевшие отношение к "злободневным" вопросам, конечно, натыкаясь нередко на помехи, чинимые административными властями. Так, например, одному из них губернатор запретил читать лекции на тему о крестьянской реформе 1861 г., найдя ее опасной.

Благодаря этому, а также тем тайным кружкам с их библиотеками, читальнями, о которых рассказывает М. Горький, интеллигенция разрослась в численно весьма значительную общественную категорию; общественное мнение стало уже мнением не только одного тесного круга "избранных", но едва ли не всех общественных слоев. Было бы, конечно, извращением действительности утверждать, что всякий рабочий стал тогда "сознательным пролетарием", марксистом, всякий мужик - народником: было бы упрощением и утверждать, что всякий студент был или социал-революционером, или социал-демократом, или конституционалистом-демократом - даже и в этих кругах молодежи представления о тех или иных идеологиях были весьма туманны и сбивчивы, - важно то, что теперь "скубент", "сицилист" перестали быть пугалами для простолюдина, а во-вторых, что "долой самодержавие" стало общим лозунгом всей интеллигенции и всех общественных кругов, так или иначе соприкасавшихся с ней.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. См. конец предшествующей ХІІ главы (прим. мое - Г.П.). [обратно]

© Пётр Бицилли
© Галина Петкова - публикация, редакция и комментарий
=============================
© Электронное издательство LiterNet, 03.10.2005
Пётр Бицилли. У истоков русской общественной мысли. Варна: LiterNet, 2005