ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ "НА ПОРОГЕ"
(Русская эмиграция в Варне и лекция Н. Рутковского о Достоевском)

Эмил Ив. Димитров

web

Публикуемая работа Н. Рутковского "Достоевский как христианин" (Рутковский 2005:) может показаться знатоку, да и просто вдумчивому читателю Достоевского, несистематичной, слишком обычной, бедной мыслями и лишенной проникновениями, написанной - по сегодняшним понятиям и критериям - на весьма низком, "школьном" уровне. Кто-то даже может и выразить свое недоумение - а зачем таким работам уделяется внимание? Наше уточнение, что в данном случае речь идет не о "чистом" тексте, а о позднейшей записи публичной лекции (доклада), вряд ли существенно изменит оценку строгого критика. А вот, указание на то, что текст лекции Н. Рутковского был обнаружен нами в архиве выдающегося болгарского церковного деятеля митрополита Симеона Варненского и Преславского (1840-1937) (НА-БАН, б.г.: ед. хр. 666, л. 1-4)¹ и была прочитана в болгарском городе Варна то ли в 1925 году, то ли раньше, может не только смягчить приговор, но и навести нас на размышления скорее социологического, чем литературоведческого характера. Здесь разговор не просто о банальном "контексте" и о том, как он "сказался в тексте"; кажется, наш "сюжет" - интереснее и занятнее: он из тех, для которых значимость "текста" контекста "перевешивает", довлеет над значимостью самого текста, возникшего в том же контексте.

Итак, речь должна пойти о русской эмиграции в Варне - непосредственный контекст лекции неизвестного доселе Н. Рутковского. До сих пор Варна не присутствовала на "карте" исследований русской эмиграции; стоит - хотя бы в общих чертах - сосредоточить свое внимание на этом совершенно новом, неиследованном "предмете".

Варна занимает особое место в "русском исходе" конца 1910-х - начала 1920-х гг. Оно во многом определялось причинами сугубо географическими - близостью основного порта Болгарии к театру военных действий Гражданской войны в Южной России. Удобное местоположение Варны, налаженные морские связи с Одессой, Севастополем и Новороссийском, быстро делают город предпочтительным черноморским портом для следующих одна за другой беженских волн. Значимость Варны в конкретном историческом моменте возросла и в силу того, что Румыния закрыла свои границы для русских беженцев. Варна была одним из основных "этапных" городов русской эмиграции, своеобразными "воротами" в Болгарию и на Балканы, и одновременно с тем - важным, хотя и "провинциальным", центром русской эмиграции в Болгарии и русской зарубежной культуры 1920-х - 1930-х гг.

Первые беженцы из России появились в Варне еще в конце 1918 г. В то время в Болгарии находились ок. 5000 бывших русских военнопленных и 10 ноября 1919 г. в Варне был организован лагерь для подготовки добровольцев для армии генерала Деникина (Кьосева 2002: 34); 29 марта 1920 г. 731 чел. на параходе "Царь Фердинанд" отправились в Одессу (Русская 1920, № 24, 31 марта). Это не было единичным актом: 2 июня от варненской бухты отвалил параход "Борис" (Русская 1920, № 74, 4 июля); 18 июля в Крым отправился параход "Моряк", а от имени русской колонии в Варне ген. Врангелю была послана икона Касперовской Божьей Матери (Русская 1920, № 113, 20 июля). Таким образом, Варна в известной мере выполняла роль тыла Добровольческой армии. В эмигрантской прессе того времени мы находим и текстуальные подтверждения своему выводу: "...мы находимся непосредственно за фронтом, представляем собою самый ближний тыл" (На трудном 1920, № 100).

Поток беженцев в Варну нахлынул в самом конце 1919 г. В день Рождества по ст. ст. (7 января 1920 г.) в Варне прибыл корабль "Витязь"; с него высадились 1500 беженцев. В близкие дни и недели в варненском порту регулярно высаживались большие группы русских. Варненская "Русская газета" регулярно следила за движением беженцев. Так, она сообщает: "Восьмого марта [1920 г.] в г. Варне находилось 3100 здоровых и 870 больных и раненых беженцев. 10-го марта на параходе "Владимир" прибыли из Феодосии 976 чел[овек]" (Среди беженцев 1920, № 14).

В первые месяцы 1920 г. картина в Варне была поистине апокалиптической. Выгнанные из своей Родины хаосом Гражданской войны, русские беженцы высаживались в варненском порту в полном беспорядке - нищие, ободранные, перепуганные до смерти. У них не было не только багажа, денег, документов; у них не было и будущего. Люди не по своей воле и выбору жили с притупленными чувствами и своим странным безразличием к разнице между жизнью и смертью изумляли жителей мирного болгарского города. При подготовке настоящей публикации в наших руках оказались потрясающие документальные свидетельства того трагического времени. Вот о чем просили в "Русско-болгарский комитет помощи беженцам" только что прибывшие на варненском берегу несчастные русские скитальцы:

"Честь имею просить Комитет о выдачи мне одного одеяла. [Так] как я пробиралась под огнем красных из Одессы, не могла взять всех своих вещей и сейчас чувствую себя нездоровой и не имею чем укрыться, а потому прошу не отказать мне в выдачи одеяла. Проситель Елена Бабенчук. 29 марта 1920 г."

"Потеряв все вещи и ручной багаж на погибшей яхте "Колхида", прошу о выдаче мне трех одеял для матери мужа моего, для меня и для моей девушки, также потерявшей все имущество. С. Шатилова - жена генерала Генерального штаба Павла Николаевича Шатилова. 24/3, Варна."

"У меня, Леонида Лупенко, три брата служат в Добровольческой армии. Вследствие этого я вынужден был бежать из Одессы. Бежал я захватив немного вещей. Здесь во время болезни я лежал в Державной больнице, где у меня украли все, оставив меня в одном костюме и рваных сапогах. Поэтому я прошу Вас выдать мне одеяло и еще что-нибудь из белья, одежды и обуви. Леонид Лупенко, 28 февраля/12 марта, пятница 1920 г."

"Имею честь просить Комитет о выдачи мне одного одеяла, так как я, пробираясь под огнем из Одессы, не могла взять ни постели, ни одеяла, кроме того была больна три недели тифом, и сейчас сильно нуждаюсь в постельной одежде. Проситель Алина Мари Гангнус. 29 марта 1920 г."

Таких прошений было сотни².

Как говорилось выше, Варна была этапным городом: немалая часть прибывших в городе беженцев двинулись на запад - к Софии, Сербии и дальше к странам Западной Европы; это - "одна из главных магистралей русской эмиграции" (Русская 1920, № 8, 12 марта). До конца марта 1920 г. в Варну прибыло и "большей частью уже проехало дальше 9619 человек беженцев" (Русская 1920, № 24, 31 марта). Но немало русских осталось в городе. Следует отметить, что в первой половине 1920-х гг. русская община в Варне была самой многочисленной на территории Болгарии; так, в 1922 г. в Варне проживало 4200 русских, а в Софии - 3900 (Даскалов 1997: 141-142). Скопление большого числа беженцев в небольшом в то время городе создало многочисленных и незнакомых до тех пор проблем. Как раз в Варне (по крайней мере на территории Болгарии) впервые были выработаны необходимые социальные механизмы по устройству русских беженцев. В начале марта 1920 г. уже сложилась цепкая организация приема эмигрантов. В составе "Русско-болгарского комитета помощи беженцам" участвовали 12 русских и еще столько же болгар. Вся текущая деятельность осуществлялась при помощи 8-ми комиссий, среди которых: эвакуационная, медико-санитарная, жилищная, продовольственная, трудовая. В день национального праздника Болгарии - третьего марта, был создан Союз взаимопомощи русских, а несколко дней позже - "Русская община", "...которая намерена сплотить всех находящихся здесь русских на почве единства национально-культурных интересов. (...) Она проектирует целого ряда культурно-просветительных учреждений..." (Русская 1920, № 5, 9 марта). В Варне начала выходить первая газета русской эмиграции в Болгарии - "Русская газета" (3 марта - 3 октября 1920 г., вышло всего 176 номеров). Газета была основана проф. Киевского университета П. М. Богаевским, который в своей вступительной статье в первом номере не мог не отметить то счастливое совпадение, что газета начинает выходить как раз в день Освобождения Болгарии. С этого момента в дальнейшем "деятельная любовь" болгар к русским беженцам будет истолкована эмигрантами как своеобразный "ответный жест" и "расплата" за русские жертвы в войне 1877-1878 гг.

Благодаря помощи и содействию со стороны болгарских властей, живому участию населения, в результате деятельности благотворительных комитетов и общественных организаций и при посредстве новых форм самоорганизации русских беженцев, была налажена мирная жизнь осевших в приморском городе эмигрантов. В Варне действовали множество организаций русской эмиграции, их местные отделения или совместные русско-болгарские комитеты (в разные годы таких организаций было свыше 20-ти). В Варне Россия как бы была собрана "на ладони": на узком пространстве небольшого (в то время - ок. 30 тыс.) города оказались не только люди, принадлежавших совершенно разным социальным слоям и классам, которые в пространстве (физическом и социальном) реальной России нигде не "пересекались", но и люди с разными устремлениями и мировоззренческими установками. Это обстоятельство заставило русских беженцев искать новых, оригинальных, незнакомых доселе форм общежития и самоорганизации. Здесь особо следует отметить деятельность "Русского дома", задача и цель которого была сформулирована следующим образом: "Русский Дом" будет местом, где русские эмигранты в Варне смогут проводить зимние вечера в беседах за стаканом чая, в читальной или пользуясь доступными развлечениями. По предложении заведующего "Русским Домом" председатели всех существующих в Варне русских организаций (Приход, Общество Единения, Церковное Братство, Национальная Община, Кружок Русского Искусства и Литературы, Офицерский Союз и Студенческий Кружок) образовали комитет старшин, который будет обсуждать общие хозяйственные разходы и другие вопросы, связанные с "Русским Домом". Будут организованы лекции, рефераты, беседы и пр. (...) Каждое существующее в Варне общество будет иметь возможность устраивать свои общие собрания в "Русском Доме". Рядом находится и русская церковь" (Русская 1920, № 189, 28 октября).

Роль Варны в жизни русской эмиграции начала 1920-х гг. была осознана еще в конце первого десятилетия "исхода": "В Варне, в феврале и начале марта 1920 года, был сделан первый в Болгарии опыт объединения русского беженства на почве национально-культурных и материальных интересов путем создания "Варненской Национальной Русской Общины". (...) Тогда казалось, что "беженство" является лишь очень кратким эпизодом Русского лихолетья и что Варна, как ближайший к России порт, должна была явиться центральным пунктом для русских на Балканах. Однако, очень скоро иллюзии эти разсеялись и русские стали массами покидать Варну, уезжая вглубь страны и в соседнюю Югославию. Разъехались и начинатели русского объединения в Варне, и "Русская Община" в Варне заглохла, не расцвев" (Эйлер 1930: 27). Вернувшись к "нашему" 1920 году, вот что писала в своем юбилейном сотом номере варненская "Русская газета": "...мы держим связь между последним клочком России - Крымом - [и] всем осталным миром. Только двумя нитями - через Константинополь и через Варну - соединен Крым с Европой и первая из этих нитей ежеминутно может быть перерезана" (На трудном 1920, № 100, 3 июля).

Варна ощущалась русскими беженцами как ближайшее убежище от большевистского террора, как символ мира и свободы; болгарский город был и надеждной пристанью, и своебразным порогом, топосом, одновременно разделяющим и связующим Россию с Европой.

Но вернемся к двум основным персонажам нешего сюжета: Митрополита Симеона и нашего автора Н. П. Рутковского. Как и почему они оказались связанными?

Митрополит Варненский и Преславский Симеон (1840-1937) в 1920-е гг. был старейшим и авторитетнейшим болгарским иерархом, живой связью с эпохой болгарского Возрождения, выдающимся переводчиком, ученым, богословом. Активной и многообразной была деятельность митрополита Симеона в защиту русских страдальцев. По его инициативе еще в июле 1919 г. в Варне был организован Благотворительный комитет - первая организация в Болгарии, созданная специально для помощи русским беженцам (Кьосева 2002: 35-36). Владыка Симеон благословлял и наставлял русских, помогал нищим, оказывал им всяческую материальную и моральную поддержку; в качестве эпархиального архиерея он устроил на работу в храмах Варненско-Преславской эпархии 12 русских священников (НА-БАН б.г.: ед. хр. 61), помогал многим найти себе пристанища и пропитания в городах и поселках эпархии. С благословением Владыки было устроено церковное сиропиталище (НА-БАН б.г.: ед. хр. 700, л. 2), был организован русский детский сад.

Для нужд русской общины в Варне Митрополит Симеон передал беженцам храм Св. Афанасия, который стал центром религиозной жизни "русских скитальцев". И как раз в доме, стоявшем рядом с церковью Св. Афанасия и принадлежащий ей, находился "Русский дом", ставший естественным центром культурно-просветительской деятельности русских беженцев в Варне.

Сохранились многочисленные свидетельства русских эмигрантов о роли митр. Симеона в облегчении их участи; в письмах к нему - вплоть до его смерти в 1937 г. они пытались выразить ему свое любовное отношение и признательность. Так, например, русский врач В. Рожнов писал Владыке: "Ваше Высокопреосвященство для братской Болгарии есть Святейший Патриарх Тихон для нашей Родины России" (НА-БАН б.г.: ед. хр. 663, л. 5), а протоиерей Иоанн Слюнин, который служил в храме Св. Афанасия, выразил так чувства своих прихожан: "Для нас - русских, в Болгарии родной нашедших себе братский приют в гонениях наших, Ангелом-Утешителем, Защитником, Покровителем и Благодетелем, - милосердием и волей Господней, являетесь Вы, Ваше Высокопреосвященство..." (НА-БАН б.г.: ед. хр. 695, л. 3).

В конце 1922 г. в Варне торжественно отмечалось 50-летнее архипастырское служение митр. Симеона (всего на митрополичьем престоле он пробыл 65 лет и, кажется, ему нет аналога во всем православном мире), а в 1930 г. - девяностолетие Владыки. Высокая русская словесная и художественная культура сказалась в поздравительных адресах беженцев. Торжественные обеты, принятые 80 лет назад, лишь сейчас можем донести до русской общественности:

"...Ваши заботы (...) наполняют души наши чувствами глубочайшей благодарности и безграничной признательности, которые мы унесем с собою в Россию и которые передадим нашим детям и внукам. Святое имя Митрополита Симеона займет одно из самых почетных мест в грустной истории нашего невольного беженства. - (...) Всеправедный Господь да воздаст Вам Божественной любовью за Вашу к нам любовь. Да укрепит Он, Всемогущий, Ваши силы донести Архипастырство Ваше над нами до снова могучей России, чтобы она, Русь Православная, оказала Вам свою благодарность и славу за Вашу ей чрез нас помощь духовную, оказанную в годину тяжелых испытаний." (НА-БАН б.г.: ед. хр. 15, л. 6-7).

"Когда Господь вернет нас на родину нашу, мы передадим имя Ваше Русской Православной матери, жене, дочери, сестре на сохранение его в Русской благодарной памяти в роды родов."³.

"Ныне, в торжественный день Вашего юбилея, (...) примите же и от нас и наших детей нашу русскую искреннюю признательность и поздравление. Да пошлет Господь Бог Вам еще многие лета здоровья и благополучия на радость всем здесь и нам и детям нашим, которые, по возвращении на родину, став взрослыми, передадут имя Ваше в свое потомство с редким чувством глубочайшей признательности." (НА-БАН б.г.: ед. хр. 15, л. 2).

Последнее обращение к Владыке Симеону - от имени воспитателей и воспитанников "Русского дома". И вот, тут-то, в начале длинного списка с подписями учеников, мы находим подписи заведующего "Русским домом" В. Смердова и председателя "Культурно-просветительного кружка" Н. Рутковского.

Кем был Н. П. Рутковский? Может быть, по професиональным своим занятиям он стоял далеко как от академического литературоведения, так и от религиозно-философской мысли своего времени и как раз это обстоятельство может объяснить нам особенности его дискурса? Так оно и оказалось.

В номере № 144 варненской "Русской газеты" от 26 августа 1920 г. в регулярно публикуемом "Списке лиц, для коих в Консульстве получены письма" (с. 2) мы впервые встречаем имя Н. П. Рутковского. Оно заканчивает список из 21 лиц (среди них - княгиня Т. Максутова, барон Е. Н. Рауш и др.), и здесь написано: "Рутковский Н. П. полк." Вот и разгадка "загадки": наш автор был полковником русской армии и по всей вероятности он, как и большинство русских беженцев, прибыл в Варну в самом начале 1920 г.

Немного нам удалось узнать об этом русском офицере - любителе и популяризаторе творчества Ф.М. Достоевского. Как свидетельствует в конце своего текста сам автор, он жил в Варне на Одринской улице, № 16. Красивая улица и теперь носит то же имя и выглядит почти так же, как и в начале 1920-х гг.; она находится в центре Варны, в живописной ее старой части, в т. наз. "греческом квартале" (по болг.: "гръцката махала"). Жил Н. П. Рутковский в характерном для архитектуры старой Варны угловом доме; дом не сохранился, но и до сих пор пейзаж улицы определяется красивыми и просторными домами XIX века, принадлежащими в свое время зажиточным греческим купцам. "Греческий квартал", находящийся недалеко от морского берега и варненского порта, занимал важную часть в жизни русской эмиграции. Рядом, в том же квартале, находится и "русская" (до 1938 г.) церковь Св. Афанасия, и здание, в котором в свое время находился "Русский дом".

По всей вероятности здесь, в 1925 году, состоялась и публичная лекция Н. П. Рутковского "Достоевский как христианин". Логично допустить, что среди присутствовавших на лекции был и Митрополит Симеон, который поручил лектору записать текст лекции и сохранил его в своем огромном архиве.

Это не было первым выступлением в Варне Н. Рутковского о Достоевском, даже не в первый раз читал он эту же самую лекцию. Судя по всему, наш достоевсковед-любитель был основной фигурой при чествовании в 1921 г. в Варне столетия со дня рождения Ф. М. Достоевского. Так, софийская эмигрантская газета "Свободная речь" сообщает нам о том, что "13-го ноября [1921 г. - Э.Д.] русская колония в Варне отпраздновала сотую годовщину со дня рождения Ф. М. Достоевского. Утром в русской церкви отслужена была торжественная панихида, за которой Н. П. Рутковским произнесено было слово, посвященное памяти писателя" (Свободная 1921, № 1, 22 ноября). Празднование юбилея в день рождения Ф. М. Достоевского произошло в узко русском, "домашнем" кругу. Оно, однако, не осталось единственным. Последовало второе, публичное, торжественное собрание. О нем рассказывает та же "Свободная речь" и стоит привести ее репортаж целиком: "В первый раз за время своего существования русская колония в Варне организовала общественное выступление широкого характера, предназначенное не для русских только, но для всего города. В воскресенье, 27-го, в театре "Ранков" Русское Культ[урно]-Просветит[ельное] О[бщест]во устроило утро, посвященное памяти Достоевского. Театр был полон публикой, на половину болгарской. - Участвовали Н. П. Рутковский ("Достоевский, как христианин"), Н. В. Долинский ("Достоевский и революция"), А. П. Диамантиди (отрывок из "Идиота"), Н. М. Безпятов ("Достоевский как психолог"), С. А. Козлов ("Достоевский провидец"), Ю. К. Раппопорт ("Великие символы")." (Свободная 1921, № 7, 6 декабря).

Более чем символично то, что как раз имя, юбилей и творчество Достоевского "раскрыли" замкнутый до тех пор круг русских эмигрантов, дал им импульс пойти навстречу болгарской публике. Интересно отметить, что в Варне празднование юбилея Достоевского было совместным русско-болгарским делом, в то время как в Софии болгарские и русские писатели устроили две разные торжественные собрания (Църковен 1921б: 7)⁴.

Тема лекции Н. П. Рутковского (прочитанная дважды - 27 ноября 1921 г. и повторенная в 1925 г.) не является оригинальной не только в большом контексте "привычной" рефлексии над творчеством Ф. М. Достоевского в рамках русской религиозно-философской мысли начала ХХ века; эта тема вполне созвучна и основному тону раздумий о Достоевском в Болгарии в юбилейном 1921 году. Сошлемся лишь на два примера. В год столетнего юбилея русского писателя в софийском "Российско-болгарском книгоиздательстве" вышла книга митрополита Антония Храповицкого "Словарь к творениям Достоевского". В том же году молодой Георгий Флоровский, который в начале 1920-х гг. жил в Софии (а, кстати сказать, из родной Одессы он попал в болгарскую столицу через Варну), не раз обращался к творчеству Достоевского; он выступал на торжественном юбилейном собрании, но и до того - в рамках деятельности софийского религиозно-философского кружка, - не раз читал доклады о Достоевском⁵. Любопытно отметить, что как раз "софийскими" работами этих двух авторов открывается недавно вышедший сборник "Ф. М. Достоевский и православие" (М., 2003).

Публикуемая работа Н. П. Рутковского можно было бы отнести к литературоведению "на пороге": это работа - на пороге самого литературоведения (а также - религиозно-философской мысли) и поэтому ее не следует оценивать с точки зрения выработавшихся критериев научного подхода к творениям Достоевского. Лекция Н. П. Рутковского не о Достоевском, а скорее - по поводу Достоевского. Ее вряд ли можно принять за постижение "предмета", но в ней легко обнаружить экзистенциальное созвучие с ним. Лекция Н. Рутковского неотнимаема от конкретных обстоятельствах, в которых она была прочитана, от своего живого обращения к живым людям. Ее можно было бы отнести не к научному, а скорее - к приходскому достоевсковедению.

"Заказанный" и сохраненный Владыкой Симеоном текст лекции Н. Рутковского - свидетельство напряженных духовных исканий людей, волею Судьбы оказавшихся на "грани", на "пороге"; людей, как будто вышедших из романов Достоевского, которые в "подвижном" "Скотопригоневске" решают вопросы жизни и смерти, веры и неверия. Но он - и "закупоренное" свидетельство живого русско-болгарского общения, своеобразное "письмо в бутылке".

Это письмо - нам.

БЕЛЕЖКИ

1. НА-БАН (б.г.: ед. хр. 666, л. 1-4). Рукопись. Рукою митр. Симеона вписано: "Сокращенный вариант лекции г-на Рутковского о Достоевском, прочитанной в 1925 г." (л. 4об.). [обратно]

2. Сохранившиеся заявления беженцев хранятся в отдельной папке архива библиотеки им. П. П. Славейкова - Варна. [обратно]

3. НА-БАН (б.г.: ед. хр. 15, л. 5) (адрес от русского сестричества при храме св. Афанасия). [обратно]

4. Теме "Достоевский и русская эмиграция в Болгарии" будет посвящено отдельное наше исследование. [обратно]

5. Флоровский (1921: 3-5). В рамках Религиозно-философского кружка Г. Флоровский читал доклад о Великом инквизиторе у Достоевского. См. резюме доклада: Църковен (1921а: 8-9). [обратно]

БИБЛИОГРАФИЯ

НА-БАН, б.г.: Научный архив Болгарской академии наук, ф. 144К, оп. 1.

Кьосева 2002: Кьосева, Цв. Руската емиграция в България. София, 2002.

Русская 1920: Русская газета (Варна), 1920.

На трудном 1920: На трудном посту. // Русская газета, 1920, № 100, 3 июля.

Среди беженцев 1920: Среди беженцев. Движение беженцев. // Русская газета, 1920, № 14, 19 марта.

Даскалов 1997: Даскалов, Д. Бялата емиграция в България. София, 1997 (Приложение № 3).

Эйлер 1930: Эйлер, А. Объединение русской эмиграции в Болгарии. // За Россию: сборник национального союза Русской Молодежи за Рубежом. София, 1930.

Рутковский 2005: Рутковский, Н. П. Достоевский как христианин. // Електронно списание LiterNet, 31.12.2005, № 12 (73) <https://liternet.bg/publish15/n_rutkovski/dostoevski.htm> (31.12.2005).

Свободная 1921: Свободная речь (София), 1921, № 1, 22 ноября.

Флоровский 1921: Флоровский, Г. Ф. М. Достоевский (1821-1921). // Църковен вестник (София), 1921, № 33, 19 ноября, с. 3-5.

Църковен 1921а: Църковен вестник, 1921, Год. XXII, № 6, 9 апреля, с. 8-9

Църковен 1921б: Църковен вестник (София), 1921, Год. XXII, № 33, 19 ноября.

© Эмил Ив. Димитров
=============================
© Электронный журнал LiterNet, 31.12.2005, № 12 (73)

Другие публикации:
Болгарская русистика, 2005, № 1-2.